Дмитрий Дмитриевич Иванов родился в имении своей матери, Любови Антоновны, дочери генерал-лейтенанта Антона Антоновича Бистрома, – Солнцеве, Ранненбургского уезда Рязанской губернии. Отец – действительный статский советник Дмитрий Васильевич Иванов, почетный мировой судья, председатель съезда мировых судей Ранненбургского мирового округа. Оба деда Дмитрия Дмитриевича были героями Отечественной войны 1812 г. В семье, кроме Дмитрия, было еще четверо детей: три сестры и брат, из которых лишь старшая, Мария Дмитриевна (в замужестве – Рогович) оставила потомство. Дмитрий до девяти лет обучался дома. В 1889 г., по окончании 5-ой Московской гимназии, поступил на юридический факультет Московского Университета, блестяще окончил его в 1893 году. Затем служил в юридическом ведомстве, пройдя путь от кандидата на судебные должности при Московской судебной палате до Директора департамента Министерства Юстиции, Товарища обер-прокурора Правительствующего Сената в 1917 году.
Его первая научно-исследовательская работа, опубликованная в 1896 г., обнаруживает горячий интерес автора как к событиям войны 1812 г., так и к правовым аспектам, а именно – проблемам сохранения памятников культуры на территории воюющих стран.
В сентябре 1918 года Д. Д. Иванов поступил в Музейный отдел Наркомпроса. Вначале Дмитрий Дмитриевич был эмиссаром Наркомпроса, затем – членом различных комиссий в качестве эксперта Главмузея. Особенно много сил отдал он работе в Комиссии Особоуполномоченного ВЦИК и СНК по учету и сосредоточению ценностей придворного ведомства, хранящихся в Кремле (1922 г.). При разборе Комиссией и вынужденной передаче в ГОХРАН коронных бриллиантов, Д. Д. Иванов сформулировал заявление Комиссии о том, что эти ценности “должны быть сохранены в государственном русском достоянии […], как это сделано с коронационными драгоценностями во Франции и Англии...” Благодаря его энергии, убежденности, умению раскрыть людям Революции взгляд на художественное и историческое значение произведений искусства спасены памятники, имеющие мировое значение. Многие из них в настоящее время составляют основу исторического зала Алмазного фонда и украшают экспозицию Оружейной палаты.
С апреля 1922 года Д. Д. Иванов становится во главе Оружейной палаты. До сих пор недостаточно оценены его труды по научному описанию колоссального потока новых поступлений в музейное собрание Оружейной палаты из дворцовых ценностей, а также из усадеб, частных собраний, церквей, полученные его усилиями из Гохрана. Пять томов научно-инвентарной описи основного собрания Оружейной палаты (кн. 11-15) с описанием 8465 экспонатов (NN 10181 - 18465) сделаны рукой Д. Д. Иванова. Его обширные знания позволили внести ценные дополнения к атрибуции предметов основного собрания Оружейной палаты, опубликованного в 1884 г. Дмитрий Дмитриевич неоднократно обращался в верхние эшелоны власти, указывая «на крайнюю убыточность для государства попыток починки финансовых прорех за счет культурных ценностей страны»; приводил примеры «непоправимых бед, наделанных в этом отношении во Франции при Людовике XIV, в Англии при Кромвеле, в Германии при секуляризации церковных ценностей в начале XIX столетия…» В сентябре 1928 года он написал обращение о недопустимости изъятия музейных ценностей для торговли через “Антиквариат”.
Пятнадцатого июля 1929 года Дмитрий Дмитриевич тяжело заболел: его отвезли с работы в карете скорой помощи прямо из кремлевской амбулатории. Два месяца он не вставал с постели, но оправился к середине ноября и вернулся на службу.
Насколько добровольным был уход Дмитрия Дмитриевича с поста директора с 1 декабря 1929 года, пока сказать трудно. Возможно, кому-то было надо, чтобы и уход из жизни Дмитрия Дмитриевича казался его добровольным решением. Официальная версия, согласно которой он покончил жизнь самоубийством, впервые была озвучена через юрисконсульта Наркомздрава К. В. Крашенинникова. При осмотре доставленного в морг тела он «увидел Д. Д-ча с раздробленной верхнею частью головы» и заключил: «Несомненно, это был погибший Д. Д., вероятно, бросившийся под поезд». С его слов А. В. Орешников записал в дневнике от 13 января 1930 года: «покойный вчера ушел из дому на службу, но в Оружейной палате его не было; сегодня только в 4 часа сообщили Крашенинникову из морга, что привезено тело Д. Д. Иванова, задавленного вчера поездом в Люберцах». К. В. Крашенинников не задался вопросами, как можно было броситься под поезд, повредив только верхнюю часть головы? Как Дмитрий Дмитриевич попал в Люберцы, отправившись на службу в Кремль (между прочим, в воскресенье) с Зубовского бульвара, где он проживал с супругой? Следствие по этому поводу, видимо, не проводилось, иначе это было бы отмечено в дневниках. Вероятно, заподозрить убийство в этом несчастном случае было небезопасно.
Вдову погибшего Крашенинников уверил, что он был неизлечим, вероятно, намекая на «манию преследования», которой потерпевший якобы страдал в последнее время. Мания ли это была или трезвая оценка происходившего, сейчас сказать трудно. Известно лишь, что К. В. Крашенинников устраивал Ивановым консультацию у знакомого врача-психиатра; а когда в Оружейной палате производился отбор экспонатов, Дмитрий Дмитриевич был «помещен в психиатрическую больницу около Донского монастыря». Коллектив был в оцепенении от случившегося. Они сохранили молчание, которое, быть может, спасло их жизни. Спустя две недели после случившегося в бумагах Дмитрия Дмитриевича была найдена записка: «Не расхищал, не торговал, не прятал палатских ценностей, но страшный беспорядок в делопроизводстве» – её назвали предсмертной, и это добавило убедительности в официальную версию причины его гибели. Правда, последнюю фразу записки при цитировании опускают, ведь трудно представить, чтобы человек такого уровня впал в отчаяние из-за беспорядка в делопроизводстве…
В день опознания тела погибшего, 13 января 1930 года, в Оружейную палату явился представитель Антиквариата с мандатом на изъятие из Оружейной палаты серебряных вещей. В этом перечне были и те, что удалось Дмитрию Дмитриевичу спасти от передачи в Гохран в суровом 1922-м или получить оттуда неимоверными усилиями в течение 1923–1927 годов. “Для нужд Антиквариата” в Оружейной палате вскоре начала работать “Особая ударная бригада”. В течение последующих трех лет Палату постиг настоящий разгром научных кадров: практически все соратники Дмитрия Дмитриевича были либо уволены, либо переведены на другую службу, либо судимы и сосланы, а ученый секретарь даже расстрелян.
Поверили ли самые близкие в то, что Д. Д. Иванов бросился под поезд? Некролога они не составили, но похоронили его по христианскому обряду, а не как самоубийцу.